Неточные совпадения
Наши здешние все разыгрывают свои роли, я в иных случаях только наблюдатель… [Находясь в Тобольске, Пущин получил 19 октября письмо — от своего крестного сына Миши Волконского: «Очень, очень благодарю тебя, милый
Папа Ваня, за прекрасное ружье… Прощай, дорогой мой
Папа Ваня. Я не видал еще твоего
брата… Неленька тебя помнит. Мама свидетельствует тебе свое почтение… Прошу твоего благословения. М. Волконский» (РО, ф. 243, оп. I, № 29).]
— Нечего «но все-таки», — перебила Любочка, разгорячившись, — я не говорила, что дрянь эта барышня, в которую ты влюблен; как же ты можешь говорить про
папа и про отличную женщину? Хоть ты старший
брат, но ты мне не говори, ты не должен говорить.
В нашем семействе, между
папа и нами,
братьями, понимание это было развито в высшей степени.
Брат убитого, высокий, стройный, с подстриженною и выкрашенною красною бородой, несмотря на то, что был в оборваннейшей черкеске и
папахе, был спокоен и величав, как царь.
— Который теперь час? — беспокоилась сестра. — Нам бы пораньше вернуться,
папа отпустил меня к
брату только до шести часов.
Дядя был совсем иной: если
папа более
брата напоминал бабушку прекрасною внешностью и умом, то дядя Яков был ее сыном по духу и характеру.
Дядя Яков, бесподобнейшее лицо из всех нынче живущих Протозановых, говорят, еще с детства, с самых первых уроков, за которые он сел ранее моего отца, но в которых
папа быстро его перегнал, признал превосходство
брата и, приходя от него в восторг, любил выдвигать его всем на вид.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить
брату Валерию, что это не всегда так было; что когда был жив
папа, то и мама с
папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с тех пор, как
папа умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman один, а она к нему ездила только в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию в деревне, а еще более за границей.
—
Папа! Я тоже встретила неожиданно
брата моей близкой подруги… Позволь представить тебе… Это м-сье…
Где твой мандат? Давай его сюда!
Офицер подает бумагу. Лепорелло ее раздирает.
Вот твой мандат! И знай, что булла
папыДает мне власть Жуана де Маранья,
Заблудшую, но кроткую овцу,
Благословить и от грехов очистить;
Знай, что сей самый грешник, дон Жуан,
Которого арестовать пришел ты,
Моих словес проникнулся елеем,
Отверг душой мирскую суету
И поступает кающимся
братомВ Севилию, в картозский монастырь!
Не так ли, сын мой?
Надежда (становясь рядом с
братом). Мы — недурная пара,
папа?
Он дернул за ниточку и кукла тоненьким голоском сказала «
папа».
Брат Павлин смотрел на нее и добродушно улыбался. Половецкий с особенным вниманием наблюдал за каждым его движением.
— Я на курсы хотела, но
папа не позволяет, — внезапно сказала Ниночка, словно ища пути к вниманию
брата.
Она не помнит своего покойного
брата, потому что Гуль-Гуль был всего год, когда погиб мой бедный
папа, но мы часто говорили о нем потихоньку (иначе Гуль-Гуль не смела, боясь рассердить родителей, которые так и не простили сыну принятия христианства).
Брат Вася не верил, что я уезжаю, до тех пор пока няня и наш кучер Андрей не принесли из кладовой старый чемоданчик покойного
папы, а мама стала укладывать в него мое белье, книги и любимую мою куклу Лушу, с которой я никак не решилась расстаться. Няня туда же сунула мешок вкусных деревенских коржиков, которые она так мастерски стряпала, и пакетик малиновой смоквы, тоже собственного ее приготовления. Тут только, при виде всех этих сборов, горько заплакал Вася.
— Нет, Юлико, — чуть не плача, вскричала я, — ты больше не будешь моим пажом, ты
брат мой. Милый
брат! я так часто была несправедлива к тебе… Прости мне, я буду любить тебя… буду любить больше Барбале, больше дедушки, тети Бэллы… Ты будешь первым после
папы… Живи только, бедный, маленький, одинокий Юлико!
Очень меня раз
папа удивил, — такой он высказал неожиданный взгляд по вопросу, для меня совершенно бесспорному, во всех Майн-Ридах решавшемуся совершенно одинаково. Я однажды сказал
брату...
В гимназии мы без стеснения курили на дворе, и надзиратели не протестовали. Сообщали, на какой кто поступает факультет. Все товарищи шли в Московский университет, только я один — в Петербургский: в Петербурге, в Горном институте, уже два года учился мой старший
брат Миша, — вместе жить дешевле. Но главная, тайная причина была другая:
папа очень боялся за мой увлекающийся характер и надеялся, что Миша будет меня сдерживать.
У
папы был двоюродный
брат, Гермоген Викентьевич Смидович, тульский помещик средней руки. Наши семьи были очень близки, мы росли вместе, лето проводили в их имении Зыбино. Среди нас было больше блондинов, среди них — брюнетов, мы назывались Смидовичи белые, они — Смидовичи черные, У Марии Тимофеевны, жены Гермогена Викентьевича, была в Петербурге старшая сестра, Анна Тимофеевна, генеральша; муж ее был старшим врачом Петропавловской крепости, — действительный статский советник Гаврила Иванович Вильмс.
Когда я перешел в седьмой класс, старший
брат Миша кончил реальное училище, выдержал конкурсный экзамен в Горный институт и уехал в Петербург. До этого мы с Мишей жили в одной комнате. Теперь, — я мечтал, — я буду жить в комнате один. Была она небольшая, с одним окном, выходившим в сад. Но после отъезда Миши
папа перешел спать ко мне. До этого он спал в большом своем кабинете, — с тремя окнами на улицу и стеклянною дверью на балкон.
Папа никогда не давал ложных медицинских свидетельств. Однажды, — это было, впрочем, много позже, когда мы со старшим
братом Мишею уже были студентами, — перед концом рождественских каникул к
брату зашел его товарищ-студент и сказал, что хочет попросить
папу дать ему свидетельство о болезни, чтоб еще недельку-другую пожить в Туле. Миша лукаво сказал...
Препятствием к поступлению была только материальная сторона. Отцу было бы совершенно не под силу содержать меня еще пять лет на медицинском факультете. Никто из нас, его детей, не стоял еще на своих ногах, старший
брат только еще должен был в этом году окончить Горный институт. А было нас восемь человек, маленькие подрастали, поступали в гимназию, расходы с каждым годом росли, а практика у
папы падала. Жить уроками, при многочисленности предметов на медицинском факультете, представлялось затруднительным.
«Боже! Спаси
папу, маму,
братьев, сестер, дедушку, бабушку и всех людей. Упокой, боже, души всех умерших. Ангел-хранитель, не оставь нас. Помоги нам жить дружно. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».
— Отлично! — произнес дрогнувшим голосом князь. — Завтра вы с
папой переселитесь со мной в город, и мы начнем ваше лечение. Но не говорите ни слова об этом
братьям. Я верю, что с Божьей поиощью лечение удастся, и твердо надеюсь на Его помощь, но лучше, если никто из детей не будет знать об этом до поры до времени…
Папа пишет быстро-быстро, без помарок и остановок, едва успевая перелистывать страницы. Бюсты и портреты знаменитых писателей глядят на его быстро бегающее перо, не шевелятся и, кажется, думают: «Эка,
брат, как ты насобачился!»
— О, конечно, решилась бы, милый господин Гросс! Чтобы только снова видеть небо, солнце,
папу и
братьев, я готова была бы перенести всякие мученья.
— Но почему же, милая? — спросила слепая Лидочка. — Ведь Фридрих Адольфович вовсе не виноват, что
папа наказал
братьев и не пустил их на пикник сегодня. И, по правде сказать, мальчики были наказаны за дело. Они сами виноваты во всем!..
— Amen,
братья во Христе и святейшем отце нашем,
папе, — послышался медоточивый голос ксендза Б.
— Вы из Петербурга, что
папа и мама, что
брат?..
— Некогда, — сказал он, — смиренные
братья аббатства Фалкенаусского, основанного близ берегов Эмбаха первым епископом дерптским, Германом, накормили язями итальянского прелата, присланного от
папы для исследования нужд монастырских, напоили monsignore [Его преосвященство (ит.).] пивом, в котором вместо хмеля был положен багульник [Багульник — очень горькое и вредное растение: ledum palustre.
—
Папа и мама здоровы, а ваш
брат со мной в Москве, с нами и Елизавета Петровна Дубянская.